Навигация: Проза > Отстоять себя Повесть > Глава 36
- Размер шрифта:
Глава 18
Настаёт день…
Перед отъездом опять был скандал. И опять из-за денег.
Накануне вечером Гоша решил быть спокойным, не поддаваться ни на какие провокационные вопросы и реплики. Они впервые вместе решили съездить на кладбище в тринадцатую годовщину со дня смерти бабушки. Но нет! Всё-таки сорвался, не промолчал – и вот сам себе не рад. Едут – и злятся всю дорогу.
Гоша пытается думать о другом, отвлечься. Лучше всего думать о дороге, сидя за рулём. Мимо по Ленинградскому шоссе проплывает памятник – противотанковые ежи, которые ассоциируются у него с немецким журналистом Вернером . Он ехал с ним когда-то по этой дороге в Шереметьево, провожая его домой в ГДР. На самолёт, который должен был лететь через час. И не было никаких пробок на дороге и никакого страха от возможности опоздать на рейс. Был конец шестидесятых годов, и никто ещё не выезжал в аэропорт за несколько часов до отлёта. Позже в своей статье Вернер написал: «Поводом для рассказа моего спутника служит памятник слева от шоссе. Противотанковые заграждения, отлитые из бетона. Воспоминание, напоминание и предупреждение».
Мысль Гоши постепенно переключается на то, что надо бы не забыть купить цветы на кладбище. Но он знает, что об этом беспокоиться не стоит. Таня никогда не забудет купить цветы. А вот по возвращении с кладбища не мешало бы помянуть бабушку вином. Здесь надо брать бразды правления в свои руки. Итак, они тарахтели в мотоколяске по направлению к Химкинскому кладбищу на Планерной. А тогда, в 60-е, чёрная «Волга» Правления Союза журналистов СССР неслась по той же дороге, и Гоша старался рассказать Вернеру как можно больше интересного из того, что он знал. Вернер внимательно слушал и иногда задавал вопросы. Тогда Гоше казалось, что это праздный интерес, но позже, в следующий приезд Вернера, он с удивлением узнал, что Вернер использовал многое из рассказов Гоши в своей статье, в которой сам Гоша был главным действующим лицом. Это было очень неожиданно для молодого переводчика-сопровождающего. Тогда прошло всего полгода с тех пор, как умерла бабушка. Гоша занялся такой работой, которая требовала общения с людьми и отвлечения мыслей от смерти близкого человека.
В тёмный период жизни, через несколько лет, у Гоши наступил разрыв с Таней. Чтобы заглушить боль, Гоша часто пил в компании друзей, и однажды в разгар кутежа раздался телефонный звонок . Гоша долго не мог понять, кто с ним разговаривает по-немецки. Потом понял. Вернер был проездом в Москве и хотел передать Гоше какой-то подарок. Но Гоша был настолько ослаблен, что решительно не мог с ним встретитьcя.
Несколькими днями позже, после телефонного звонка, Вернер всё-таки зашёл к Гоше. Дома была мама, а Гоша сидел смурной с похмелья. Вернер подарил ему газету со своим репортажем и статьёй о трёх днях, проведённых с ним в Москве. Он принёс с собой бутылку коньяка, и Гоша, выпив с ним, окончательно окосел на старые дрожжи. Уходя, Вернер с жалостью посмотрел на маму и сказал: «Arme Mutter!» («Бедная мама!»). Гоша понял его и запомнил эти слова на всю жизнь.
После работы с Вернером Гошу вызывал начальник в Союзе журналистов и сделал ему выговор. Видимо, о пьянке Гоши во время работы с иностранцами просочилась информация, и больше Гошу не приглашали на эту работы. Вспомнил Гоша и эпизод, который произошёл в гостинице. Пришёл как-то с утра сотрудник Правления Союза журналистов якобы для того, чтобы познакомиться с Вернером. Пока ожидали Вернера в холле, он демонстративно вытащил из кармана бутылку водки и предложил Гоше выпить, налив стакан, стоявший рядом с графином на столике. Тогда у Гоши хватило ума отказаться, но это его не спасло. Правда, была ещё поездка в Ленинград и Таллин с группой немецких журналистов из Лейпцига и Дрездена . Но эта поездка была от комсомольской организации «Спутник», там были другие люди, и прошла она без эксцессов, так как Гоша был научен горьким опытом и думал о том, как себя вести.
Вернер приезжал по заданию редакции собирать материалы о жизни этнических немцев на Алтае. Много позже Гоша встречал таких немцев в Крыму. Они почти все переехали в Германию и приезжали в Крым отдыхать. А тогда они говорили Вернеру, что живут в СССР прекрасно и никуда не собираются уезжать. В таком духе и был написан его репортаж.
В Москве Вернера поселили в гостинице «Минск» на Кутузовском проспекте. В ресторане этой гостиницы Гоша с ним завтракал и обедал за счёт Союза журналистов. Знакомый Гоши, который пристроил его на эту работу, объяснил ему, как в ресторане можно брать вино, а списывать на фрукты по договорённости с официантом, чем Гоша с удовольствием и пользовался. Их соседями по столу оказались благообразные старички, супружеская пара из Италии. Тогда Гоша впервые увидел, как иностранцы питаются в ресторане. Они брали чуть-чуть творожка и некрепкий чай. Больше ничего. Гошу это удивило. Он не понимал, почему они так скромно едят при изобилии всего в меню ресторана. В магазинах Москвы в то время, как и в общепите, было довольно скудно.
Гуляя с Вернером по Москве, Гоша объяснял ему историю некоторых домов и памятников. Там, где знаний не хватало, он подключал фантазию. Так произошёл конфуз с памятником первопечатнику Ивану Фёдорову, недалеко от гошиного дома, на возвышенной площадке при самом выходе проспекта Маркса к площади Дзержинского. Рядом в то время раполагался книжный магазин «Букинист». Гоша увидел на памятнике дату, которая указывала на изобретение печатного станка немцем Гутенбергом, и переводя её, приписал дату изобретения Ивану Фёдорову. Но Вернер не поверил, и стало очень неловко. Зайдя к Гоше домой, он подарил ему символический подарок с намёком – колоду карт, которую заранее купил у себя в гостинице в магазине «Берёзка». Гоша понял намёк, смутился и впредь был осторожнее в своих комментариях.
… Сейчас рядом в мотоколяске сидела Таня. У ворот кладбища она купила букетик синих цветов. Их пропустили за ограду, надо было проехать до конца по центральной аллее, там в глубине участка справа находилась семейная могилка, где была похоронена бабушка Гоши. По мере приближения к этому месту на душе у Гоши теплело, ожесточение исчезло и с лица Тани. Они оставили машину у обочины аллеи и пошли пешком по сырой заросшей травой земле. Вот, наконец, и знакомая мраморная плита с фотографиями двух близких Гоше людей. Краска на ограде держится, а вот на скамеечке совсем облупилась. Гоша смахнул куски засохшей краски рукой, и они сели на скамейку. Помолчали. Гоша вспомнил наивное простенькое платьице на фотографии бабушки. Последнее, сшитое её руками. Таня положила букетик перед плитой, и мокрые синие цветы блеснули в лучах неяркого осеннего солнца. Тень от берёзки, посаженной в ногах, заколебалась от ветерка на фотографии, и от этого казалось, что бабушка улыбается.
Гоша достал из портфеля, который взял с собой, жестяную коробочку из-под растворимого кофе, и перочинный нож. Он закопал коробочку у бетонного бордюра цветочницы. Таня знала, что в коробочке Гоша привёз отрывок одной из своих поэм:
Прощай, Меланья Фёдоровна!
Я выбросил буфет –
громоздкий и ободранный ,
обломков больше нет.
В дубовом этом ящике –
прах твоего мирка.
Ты на московском кладбище
и всё же не мертва.
А я-то помню – надо же! –
всю жизнь и до сих пор
лицо устало-набожное,
рязанский разговор...
Те радости заглохшие ,
все с горем пополам...
Они идут задёшево
в доход гробовщикам!..
Назад ехали тоже молча, но уже не злясь друг на друга. Каждый размышлял о своём. Гоша вспоминал ночь, когда умерла бабушка. Её ещё не успели обрядить и уложить на стол. А он в три часа ночи поехал на Главпочтамт подавать телеграммы бабушкиным родственникам в других городах. Было ещё совсем темно. Мысли у Гоши не имели отношения к смерти бабушки. Вот он увидел, что какой-то чудак, наверное, пьяный, поставил свою машину поперёк улицы. Объезжая его, Гоша въехал на газон тротуара. Нарушил правила. На этом участке бульварного кольца не было поста ГАИ. Гоша думал про мотоколяску: «Хорошо, что она бегает. Правда, забот с ней, как с ребёнком. Подтягивай, подвинчивай, подкручивай! Без гаража плохо. В центре Москвы не разложишься с инструментами. Хорошо, друзья выручают. Вот у Юрки есть гараж. Ремонтируюсь у него. На станции техобслуживания тоже ремонтируют, но избаловались: дерут нещадно…» Мысли эти составляют внешний фон, а в глубине сознания залегает то, от чего по щекам текут слёзы…
Она лежит на диване в большой комнате. Лежит уже не она, а то, что ещё час назад было ею. Рядом с останками сидят мама, тётя Катя и брат Миша.
Гоша вспомнил, что последние месяцы жизни бабушки он был постоянно с ней. Насильно заставлял её есть. Сейчас думал: зачем? Всё, что она через силу съедала, тут же выбрасывала назад. У неё был рак желудка. Поначалу она сама доходила до туалета, потом слегла. Мама продолжала работать, а брат учился в интитуте. Гоша тоже учился, но недалеко от дома, на Манежной площади в здании старого университета. Он оставлял бабушку одну или с соседкой на время семинаров и лекций. Не задерживаясь ни секунды, мчался домой и ухаживал за бабушкой. За две недели до смерти от слабости и страданий она лишилась рассудка, а за три дня впала в кому и только дышала со страшным хрипом. Гоша смачивал ей губы и язык из чайной ложечки и сидел рядом, с трудом понимая то, что требовалось изучить в книгах к следующим занятиям. Накануне утром началась агония. Какая-то сила заставляла её наполнять лёгкие воздухом и выталкивать его. Но преграда становилась всё непреодолимей и жёстче. Что-то булькало и свистело в груди и гортани. В три часа ночи она испустила последний вздох, и жизнь отошла.
В комнатах задёрнули шторы, завесили зеркала и портреты. Женщины плакали, хотя все ждали смерти бабушки как избавления. Но они были дочери покойной и вспомнили всю свою жизнь с ней. Братья (Гоша и Михаил) не стали их утешать, а Гоша уехал на Главпочтамт.
Там он оставил машину и вошёл в гулкий пустой зал. До пяти утра он писал адреса на телеграммах в Подольск, Рязанскую область и на остров Сахалин. Это была его последняя услуга для любимой бабушки. Кровная связь с большинством адресатов – её родных – обрывалась с её смертью. Текст всех телеграмм был одним и тем же:
«Бабушка Меланья Фёдоровна умерла. Похороны пятнадцатого.»
Выйдя к машине на свежий воздух, Гоша как сквозь сон отметил, что всё ещё темно. В дороге стало светать…
Наставал день. Нацветал цвет... И на все престолы выпадала немедленная роса.