Навигация: Проза > Отстоять себя Повесть > Глава 34
- Размер шрифта:
Глава 17
Домино Анны Семёновны
Сухонькая подвижная старушка позвонила в дверь гошиной коммуналки один раз. Это был общий звонок для всех соседей. Никто не вышел, кроме гошиной мамы. Старушка попрошайничала, и мама её пожалела, пригласила домой попить чаю, пока сама собирала для неё старенькие вещи. Старушка представилась Гоше и Тане, сидящим с ней за одним столом, Анной Семёновной . Она не спеша пила чай с блинами и творогом и рассказывала о себе:
- Пятого декабря только я попала домой ( дом инвалидов она называла просто домом). Долго пришлось добираться. Шестью поездами ехала до Воронежа. Ибо средств не было, а Министерство поставили барьер, только чтоб не дать денег для возвращения. Ставят на вид, что это моё желание, а не перевод из московской лечебницы в воронежскую. Теперь судьба снова даёт переживания. Здесь одного мужчину уволили из дома, так что, может, другие, видя его пример, перестанут пить и драться.
Мама набрала Анне Семёновне вещей, упаковала их в мешочек, и старушка ушла.
Через месяц она снова позвонила в дверь, уже нажав требуемое число звонков , соответствующих гошиной семье.
- Ах, как мне было тепло в пальто и в валенках, которые вы мне подарили!- благостно улыбаясь говорила она. На улице стоял февраль, и мама снова усадила её за стол, как старую знакомую.
- И сейчас я чувствую себя хорошо, ибо я обута и одета, да ещё почти что лучше всех в доме.
Зная, что в Москве ей пойти некуда, мама предложила заночевать, и Анна Семёновна согласилась. С достоинством и благодарностью, но заблестевшие вдруг глаза выдавали её радость. Анна Семёновна готова была рассказывать про свою жизнь всю ночь, видя, что Гоша и Таня её слушают.
- Если в пригородных поездах Московской области ещё придирались при проверке билетов («Что же ты, бабушка, разъезжаешься, да ещё и без билета? Да, наверное, и покушать нечего?»- Так щипнут, что даже и ответить ничего не смогу, только заплачу; но всё ж таки не снимали с поезда), то по Воронежской области – тут уже совсем другое дело! Даже и не подходят ко мне, а всё проходят мимо. Но я нервничаю в ожидании вопроса и оскорбления.
Мама не стала слушать дальше. Завтра ей надо было идти на работу. Она работала строго через день продавщицей мороженого в Новоарбатском гастрономе. Ей предстояло весь день быть с лотком мороженого на животе, обвязанном ватным поясом, чтоб не простудиться. Следовало выспаться перед работой, и она ушла.
Анна Семёновна достала пластмассовую коробочку из своей котомки и аккуратно выложила на стол костяшки домино.
- Главврач советовал мне всегда предлагать собеседникам сыграть в домино, если душа у меня в смятении или я плохо себя чувствую. Сыграйте со мной, ибо я не знаю, как себя вести.
Гоша и Таня сыграли одну партию в домино с Анной Семёновной, в то время как она продожала рассказывать о себе.
- Как приехала домой, всё это прошло. Стала спать в тёплой кроватке. А из палаты стараюсь не выходить: от кляуз подальше. Главврач всё подтрунивал надо мной: « Что, бабка, счастья в Москве искала?» А сам-то ждал моего приезда. Ведь ждал! Даже кровать мою приказал кастелянше не отдавать другим, и она её не занимала. А мне сказал, когда я вернулась: «Я знал, что ты приедешь обратно». Будучи в Москве, я в помойке набрала много чулок и дома стала их распускать, а некоторые, наоборот, надвязывать – вот мне время и показалось быстро. Очень тяжко сидеть больше полусуток без дела. Пальто, подаренное вами, я немного переделала. Пришила три больших пуговицы, а воротник обшила мехом. У вас же в помойке набрала я тогда меху белого и сшила его, и сделала небольшой воротник. И на рукава хватило обшить этим мехом… Утром встанешь, сделаешь уборку – и что же ещё делать? Мне кажется, что я сейчас как переродилась. Не чувствую отчуждённости. Что значит – придали мне вид равноправного человека и теплоту! Дома к Новому году мне дали платье новое, и теперь я совсем спокойна. Но всё-таки у меня слёзы, когда я вспоминаю вашего приёма. Не побрезговали мной! Дай Бог здоровья и долгих лет жизни вашей матушке! Если возможно и когда возможно, то скажите ей: пусть напишет мне домой хоть пару слов. Как приятно, что почтальон не пройдёт мимо моей палаты и подаст мне письмо! А когда мимо – так больно!
Анна Семёновна не знала, что мама Гоши была малограмотная и с трудом могла написать на бумаге большими буквами несколько слов. Утром мама и Анна Семёновна ушли. Гоша слышал, как, выходя, Анна Семёновна сказала маме, которая дала ей на прощанье шерстяной платок соседки, который та с вечера передала маме для Анны Семёновны:
- Передайте привет и глубокое спасибо Вашей соседке за шерстяной платок! Я страшно люблю шить и перешивать, а также вязать, но условия… Вернее, дома ничего нет…
И Анна Семёновна исчезла до следующего Нового года. Но в январе между новым и старым Новым годом Гоше пришло письмо.
«Привет Вам, и Тане, и Вашей маменьке!
Как больно вспоминать встречу новых годов, когда вся моя семья была в сборе! Но нельзя роптать, так как от судьбы не уйдёшь…
У нас сейчас к Новому году дают тёплые штанишки и платье. Но первое – ещё подходящее, а от платья пришлось отказаться, ибо длинное и с подъёмом груди, а перешить не разрешают. Что же сделаешь?..
Сегодня у нас похороны. Двое умерли сразу. Но я радуюсь, когда умирают, ибо кончаются страдания.
Изолятор, как и смерть, тоже неизбежен: как ослабеешь – так и там. Одна няня на двадцать семь человек, а они бывают полныя, тяжёлыя. Надо посадить на стульчак, надо обмыть, накормить. Работа тяжёлая. Но и нам тяжко. Многие лежат в палатах. Есть пролежни до костей. Дух тяжёлый. Ах, да что говорить!
Простите, что я внушаю Вам нашу боль! Посмотрели б – наплакались бы вдоволь!
Обещают меня весной перевести в Дом престарелых. Ожидаю и считаю месяцы.
Как я рада! Хоть наружный вид у меня изменился. Хожу по селу погулять и не отличаюсь от местных жителей. Я не носила верхней одежды, пока была в Столбовой. Ходила в одной рубашке. Правда, теперь в психохронике – это почти что тоже самое, ибо рвут мою одежду и на нас смотрят неполноценно. А в душе столько горечи, что нам не дают… то есть так смотрят на нас. Я глубоко уверена, что если б одели как следует и обули, так человек сразу меняет свой облик. И какое равновесие в душе наступает, чувство одноправное со всеми! Поэтому укоры многих «ты сумасшедшая!» сейчас не влияют на меня, ибо я чувствую себя вправе убедить этих людей и приостановить эти возгласы…
Простите! Простите! Простите! Это сон моей больной души. Но поделиться с кем-то хочется. Напишите хоть одно слово, чтоб почтальон не прошла мимо моей палаты! Убедительно прошу, не читайте Тане и маменьке, ибо им ни к чему слышать эту боль! А вы мне, как родной.
АСК (Анна Семёновна Коровина)»
Гоша написал Анне Семёновне поздравительную открытку к Восьмому марта и в ответ получил короткое письмо:
«Ах, как велика была радость, что почтальон не прошла мимо меня! Сердечно благодарю Вас, что не оставили меня без внимания в праздник. Если б Вы знали, как тяжело, когда все получают то посылки, то письма, а я, как оплёванная, только смотрю, как почтальон разносит и как они радуются. Великая благодарность Вам за красочное письмо!..
У нас две недели шёл дождь, а то пурга зловещая, так что дороги были занесены и три дня даже почту не приносили с района. Теперь грянул мороз двадцать пять градусов…
Всё-таки главврач говорит, что весной он меня направит в нормальный дом престарелых. Здесь весь народ нервно-больныя или же совсем недоразвитыя, так что я больше сижу в палате. Что-либо распускаю или просто распорю и снова делаю швы, для того чтоб время заполнить. Распущу чулки, сделаю себе штанишки и в две нитки вяжу носочки, лишь только чтоб ни с кем не связываться. Главврач сказал, что ещё три месяца – и будет перегруппировка.
Желаю Вам премногаво добраго здоровья! Привет всем Вашим совместно проживающим в квартире. Я хочу, чтоб ихние благие желания были приведены в исполнение.
АСК (Анна Коровина)»
В первых числах ноября уходящего 1979 года Гоша и беременная на последнем месяце Таня собрали большую посылку для Анны Семёновны. Таня отобрала только хорошие вещи поновее, а мама принесла из Новоарбатского гастронома, где работала, дефицитные нескоропортящиеся продукты. Всё это упаковали в картонно-фанерный ящик, купленный на Главпочтамте, и поехали на гошиной мотоколяске отправлять посылку на почту в Зарядье при гостинице «Россия». Там был просторный зал, и не было очередей. Но несмотря на то что место отправки было выбрано идеальное для беременной Тани, всё-таки в зале случился инцидент. Из-за беременности Таня стала очень раздражительной и захотела пройти без очереди, которая состояла всего из двух человек. Парень впереди стал возражать. Слово за слово – и Таня с ним поругалась. Он обратился к Гоше, показывая ему инвалидную справку:
- Я инвалид второй группы по психике, и если ты не угомонишь свою жену, я ударю её по животу , и мне ничего не будет.
Гоша, как мог, успокоил парня и жену. Таня перестала рваться без очереди, и они, благополучно отправив посылку, уехали домой. Всю дорогу до дома и после молчали, переживая случившееся. Потом Таня дала понять, что Гоша должен был вступиться за неё более решительно. Гоша промолчал, но на душе у него стало очень горько.
24 ноября Таня родила мальчика. Гоша встречал её из роддома с Юркой, у которого в то время был уже «Запорожец». Вместе они приехали домой. Мама была на работе. Юрка уехал, и Таня с Гошей стали устраиваться с ребёнком в запроходной комнате, которую называли спальней ещё со времён отца. Таня и Гоша оклеили окна лентами плотной бумаги, запасённой заранее, густо намазывая их хозяйственным мылом, взятым у мамы, чтоб не дуло. На улице уже было по-осеннему холодно и дул ветер, проникая сквозь окна в комнату. Когда мама пришла с работы, у неё было очень плохое настроение. Мама никогда не рассказывала о том, какие неприятности у неё случались на работе. И не только на работе… Она без улыбки посмотрела на ребёнка и сделала Тане выговор за то, что та без спросу взяла её хозяйственное мыло. Началась перепалка и слёзы. Гоша молчал, не зная, как их примирить …
Постепенно всё вошло в свою колею. Через несколько дней Гоша, чтоб облегчить душу и выговориться, написал письмо Анне Семёновне, где описал всё происшедшее скупыми словами, без жалоб. Письмо и посылка должны были придти одновременно после ноябрьских праздников, так как письмо шло быстрее посылки. В начале декабря Анна Семёновна прислала большое письмо, где деликатно обошла все острые вопросы, и рассказала о причине своего психического заболевания.
«Дорогие Гоша, и Таня, а также Ваша любезная матушка и новорожденный сыночек!
Какое великое счастье принесла мне Ваша посылка! Cразу все заговорили: «Мы думали, что она совсем одинокая, а вот – прислали!» Можете ли Вы, хорошие мои, представить себе такое? Люди думают, что если не получаешь ни от кого ни письма, ни посылки, то уже считают тебя беспризорной и никто не подходит поговорить. А я ни к кому тоже не подхожу и не навязываюсь, а если оскорбляют , то уйду в палату и ничего не слушаю.
Почтальон принесла в шесть часов вечера извещение. Буквально полкорпуса приходили ко мне и спрашивали: «Что ж, и тебе пришла посылка?.. От кого же?» А я не могла ничего объяснить из-за слёз. Да и для чего? Эти люди всё равно не поймут.
В десять часов вечера я пришла с почты с посылкой, а меня уже ждут у входа, окружили, встречают вопросом: «Что прислали?» Я молча пронесла посылку в палату, уложила в тумбочку и никому ничего не показала. Сейчас у меня у самой идёт в душе борьба, что есть такие люди, как здесь, и люди, понимающие одиночество, которые не побрезговали мной, не оттолкнули меня.
Ах, как велико это чувство! Как велика моя радость! Да благословит Вас Господь на долгую дальнейшую жизнь – добрую и здоровую! Всё счастье только в здоровье.
Жду весну, как с неба манну. Ибо весной будет решающий шаг к моему дальнейшему существованию. Облсо говорит, что будет расформировка старых отделят от молодняка. Ибо нет спокоя. Тогда, конечно, не будет драк и пьянки, ведь буквально каждый праздник и даже по воскресеньям напьются и бесчинствуют. Такая моральная боль, когда идёшь в столовую или ещё куда-либо, а он, пьяница, вдруг подхватит тебя за задний фасад или за грудь! И нет ему дела, что мне под семьдесят лет. Ну что ему скажешь? Вырвешься от него – и в палату. И выходить боишься. Пожалуюсь Главврачу, тот призовёт охальника, а он заявляет: «А что я сделал? Пощупал только». Боль на каждом шагу! Много женщин ищут, чтоб вместе с мужчиной выпить и даже сожительствуют, лишь только он ей что-нибудь купит.
Я не могу смириться с этим положением. Раз судьба дала горькую долю, я должна нести её безропотно и безупречно. Судьба уничтожила всю мою семью. В первый день финской войны в 1939 году было прямое попадание в наш дом, где находились мой муж и трое наших сыновей. Мы жили под Выборгом близко к границе, и я была на работе в ночь в Леспромхозе. Ко мне пришли Начальство и сказали: «Мать! Посмотри на пепел своего семейства!..» С тех пор я и езжу по психиатрическим лечебницам. Но разве можно позволить себе изменить памяти мужа и осквернить тело и душу свою?!.
Таня! Я думаю, Вы женщина твёрдой воли и глубоко осознаёте моё положение. Теперь Вы мать, и я желаю Вам настоящего материнского счастья, которого так внезапно лишила меня судьба!.. Что будет со мной дальше, я всегда напишу Вам, поделюсь горем и радостью. А, может быть, и заеду. Не оттолкните меня!
Коровина (АСК)»
После этого письма Анна Семёновна исчезла на долгие годы. За это время сын Гоши и Тани подрос, мама вышла на пенсию, а Таня пошла работать. Они совсем было забыли про Анну Семёновну, как вдруг от неё пришло письмо, из которого было видно, что и она многое забыла или перепутала. Ей казалось, что у Тани с Гошей несколько сыновей, как некогда было и у неё.
«Здравствуйте, многоуважаемые Гоша, Таня и Ваши дети, то есть сознательныя сыны!
Наконец-то, по прошествии почти шести лет, я добилась того, чтоб меня перевели из Воронежского дома престарелых в Псковский дом инвалидов. Здесь царят глубокая тишина и порядок. Здесь я прожила ранее после психохроники и до нашего первоначального знакомства восемь с половиной лет. Но тогда, ввиду того что привезли слепых триста человек, а нас было восемьдесят зрячих и ходячих, то нас решили отправить по разным домам. А теперь они осознали свою ошибку, и я опять оказалась в своей палате вдвоём – рядом с той, с которой ещё девчонкой бегала из гимназии на Чистые пруды кататься на коньках. А однажды у ограды «Колизея» меня поймали юнкера и обрезали мне косу, которая была лучшей во всей гимназии. Это было страшным позором и огорчением для моих родителей, так как попечительница приказала меня исключить из гимназии, но помогли родители той же подруги, с которой я теперь живу в одной палате,- влиятельные люди.
Когда я выписывалась из психохроники, Главврач позвал меня к себе и сказал: «Анна Семёновна! Я знаю, что Вы любите играть в домино. Возьмите эту коробочку с собой и когда почувствуете себя плохо, предложите сыграть в домино тем, кто находится с Вами рядом. Хорошие люди не откажут. Вот увидите, Вам станет легче, когда поиграете.» Помните, как я предложила Вам поиграть со мной в домино при первой встрече? Тогда это удержало меня от слёз и рыданий, и я осталась у Вас ночевать в спокойном состоянии духа… Хороший, понимающий человек был этот доктор. Теперь его нет, он умер. А я и моя подруга всё ещё живём, а вернее сказать – совсем зажились на белом свете.
За годы разлуки с Вами я исколесила немало дорог. Сначала искала в Москве свою подругу и в этот период по счастливой случайности познакомилась с Вами. А потом добивалась для себя и для неё человеческих условий, а также правды и справедливости. Вы знаете, она очень рано стала такой беспомощной развалиной, что мне пришлось её взять под свою опеку. Ах, какая это была боль, когда я, наконец, нашла её в Москве и впервые увидела! Я тут же начала её устраивать и устроила в конце концов в Воронежский дом престарелых. А комнату в Москве, где она прожила всю жизнь, отдали Моссовету, который её без благодарности и принял. В том же доме жили когда-то её родители, которые отстояли моё исключение перед попечительницей гимназии. Они, конечно, давно умерли почти одновременно с моими родителями. После гражданской войны мы с ней потеряли друг друга. В поисках пропитания я оказалась в деревне Петрозаводской губернии, где вскоре обрела семью. Погибший мой муж был финн. Он очень любил меня, совершенно не пил и был трудолюбивый мужчина. Я родила ему троих сыновей. И всё это ушло, растворилось, кануло! Но, Вы знаете, в своей полубезумной подруге я обрела какую-то цель. Я стала думать и стремиться к тому, чтоб её обстирать, накормить, благоустроить. Я её теперь не брошу до самой смерти. Моей или её. А ждать уже, слава Богу, совсем недолго. Вот так наши пути вновь сошлись.
Как я рада теперь! Спокой полный. Облсо и начальство снабдили всем, что я потребовала, чтоб нам ни в чём не нуждаться. Как в посуде, так и в обстановке. Две кроватки никелированные с сеточками, устойчивый стол с металлическими ножками, два деревянных стула, две тумбочки с отделеньицами, шифоньер полированный, плотная занавесь на дверь, воздушный тюль на окно , каждой по две подушечки, по одеяльцу ватному и шерстяному, пододеяльнички, простынки и коврики к кроваткам. Но только нет накидушек на кровати…
Мы теперь здесь живём, как все. Различий никаких нет. Мы здесь и умирать будем.
В дороге и во время жительства в домах я часто прибегала к игре в домино, чтобы отвлечься от мыслей. Но теперь мне некогда. Чтобы заполнить день до конца, я взяла в соседнем совхозе шесть телят. Конечно, тяжело таскать из столовой остатки пищи, то есть то, что подходит на прокорм для телят. Но директор сказал, что будет платить пять рублей на руки в месяц… А приказом проведено десять рублей, так как пять рублей удерживают в культфонд.
Жаль, но подруга моя не может мне составить компанию в домино, да теперь уж и не нужно!..»
Анна Семёновна явно путала семью Гоши и какую-то другую семью, где она бывала. Это видно из продолжения письма.
«… Пока я была в Москве двадцать три дня для устройства дел, мне только раз пришлось попасть удачно, что дома были оба сыночка. Какая чистая и беспредельная доброта в них воспитана! Никогда не забыть мне ихнего приёма! Сердечно благодарю Вас и их за то, что все Вы не побрезговали мной в горькую минуту…
А вчера мы получили сахарный песок 900 грм, да старый был. Продали и купили совместно с соседями электрическую плитку. Кое-когда набрать дождевой водички да помыть головки и попарить ножки.
Неоценимая благодарность сынам Вашим и Вам!
Коровина А.С. (АСК)»
Прошло ещё несколько лет. Гоша с Таней развелись, но продолжали жить вместе на одной жилплощади. Они то мирились и возобновляли супружеские отношения, то вновь отчуждались друг от друга, особенно когда Таня находила себе очередного мужчину. Сын подрос, ходил в школу и начинал понимать, что в семье происходит что-то не так. Мама постарела, но продолжала вмешиваться в их отношения, пыталась окончательно оторвать Гошу от Тани.
Однажды прозвучал незапланированный звонок в дверь, и ненадолго в жизнь семьи вновь вошла Анна Семёновна.
- Я пришла попрощаться, - сказала она.- Вот объезжаю всех моих знакомых и прощаюсь. Подруга моя умерла, да и мне пора за ней. Меня заждались там мои сыночки, муж и родители.
Анна Семёновна мало напоминала ту живую энергичную старушку с острым взглядом, которую видели когда-то Гоша, Таня и мама. Она согнулась в пояснице, спина у неё округлилась и превратилась в горб. Волосы на голове поредели и стали совершенно белыми. В руке она держала лёгкую деревянную тросточку, на которую опиралась. Посидели все вместе за столом, попили чаю с конфетами, и Анна Семёновна предложила сыграть партию в домино.
- Как раз четыре человека, - смущённо улыбаясь, заметила она.
Сыграли одну партию, в которой никто не победил. Рыба! И Анна Семёновна ушла. Больше она не появлялась, и письма от неё не приходили.