- К театру иду через площадь.
     Хлёсткий буран сквозит.
     Но мне туда надо очень.
      Ночь. Мой костыль скользит.
Вот перешёл — у двери
    струится стеклянный пар. 
  Была- не была! Проверю.
    Шагнул - и в тепло попал.
  Нет никого в вестибюле,
   в неубранном сером фойе.
Бабка сидит на стуле
   в чистом исподнем белье.

   - Милый ты мой, бесценный!
     Шёл к нам аж тридцать минут.
    Иди поскорей на сцену!
     Тебя уж давно там ждут.
    В зале темно. На сцене
     неяркий солнечный свет.
  Преодолеваю ступени.
           Кто ждёт? - Никого здесь нет.
На блюдечке сцены
                      коврик
                                    цветов  
                            расстилается,
    как золотистый кофе 
                          переливается.
        Не густо зрителей в зале.
        Спутан порядок весь.
           За спинками кресел - сзади -
          люди попрятались.
Висит голубая тряпка.
 Ну, небо! Ни дать, ни взять...
Где люди?..Я ёжусь зябко.
Я должен им что-то сказать.

   - Послушайте! Если вы живы,
     то киньте мне слово - ловлю!
       Ваш стыд - показной, страх - лживый.
     За что только я вас люблю?

 В прозрачном газовом платье
 дебелая дама встаёт:

  - Вам много за это платят?

В глазах её пламень и лёд.

Жёлтый старик в эполетах
 выходит из-за рядов:

- Терпеть не могу брюнетов.
Чаша полна до краёв.

Сабля грохнулась оземь.
Жёлтый старик пропал.

Гоша
- Куда?.. Нет, давайте спросим,
за что на меня напал.

 - Подонок! - хрипит старуха,
два красных глаза горят.-
Ты, кажется, поднял руку
на нашего ры-
                ца-
                      ря?..

Гоша
- На кой он мне, дьявол, нужен!
Я просто хотел понять,
как тело столь дряхлого мужа
может вас всех охранять.

- Вы пошлый, - девочка плачет.
По голому телу - дрожь.
Старуха зубами клачет,
а дама рыдает: - Ложь!

Чтоб только куда-нибудь деться,
 уходит девочка в ночь.
Больно сжимается сердце.
Чем я могу ей помочь?

Я понял: меня не любит
пустой и холодный зал.
 Здесь тени живут - не люди.
Спиною я к залу встал.

И вот - на грязную тряпку,
которая - весь небосвод -
кругла, как лицо бурятки,
зелёная туча ползёт.
 Ветер гуляет вольный,
листьев полно нанёс.
Синие вены молний
 лопаются внахлёст.
Стремительней всё и круче!
“Небо» и сцену — долой!
И вот уже это не туча,
а остров летит надо мной.
Взброшенные, как взрывами,
взметнулись вершины гор.
Ели растут над обрывами,
отражаясь в глади озёр.
Отражения елей свисают 
до самых цветов полевых.
Когда надо мной пролетают,
хватаю одно из них.
Упорно к корням от вершины
взбираюсь по веткам тугим...
Поверьте, в том нет ошибки.
То вряд ли доступно другим.
Лечу, замирая от риска,
сквозь донную толщу и муть.
Трассирующие брызги
обозначают путь.
Чувствую, сзади обходят,
Но я не могу — устал.

Красна ли смерть при народе?
Сквозь стену врезаюсь в зал.
В зале толпа народу.
Гогот и дикий свист.
 Чей-то кулак: - На в морду!
 На рёбрах танцуют твист.
 В уши визжат:
    - Потеха!.. 
 Задумал от нас слинять?..
 А в морду ещё заехать? 
 За копчик на крюк поднять?
Хотел умереть достойно?
'На людях и в любви?
  Живи среди нас, покойник,
  мучайся и живи!
     Нахал Нахалыч! Ваше Величество!
      Врежьте ему меж ребёр!
  Нагло!
                        Наглейте!!                     
                        Наглиссимо!!!                    

    Тащат меня на костёр.

     И я стал просить у Бога:
    - Избави меня от мук! -
     и выброшен был на дорогу
       сотнею липких рук.

      Я встал и пошёл, шатаясь.
   Светает. Костыль скользит.
       И странно: никто, издеваясь, 
   в лицо мне уже не кричит.
 Дорога ведёт к погосту.
Там реет родная душа.
        И так захотелось мне: просто -
    поведать ей всё, не спеша.

         У низенькой чёрной оградки
 на кладбище я постою
         и вспомню морщинки и складки
и тихую песню твою. 
             Что долго здесь не был, я знаю, -
        причина - не дальность пути.
             - Ты сердишься? - Полно, родная!..
      Душа изболелась, прости!
         Прости же меня, ради Бога,
 и душу мою успокой,
     полей мои раны немного 
       ты мёртвой водой и живой!
          Не дай мне упасть ещё ниже -
    и так уж я низко стою,
           но дай мне окрепнуть и выжить
  и вынести долю свою.

        Вот с этой молитвой и стоном
     я шёл к тебе, милая мать.
         Пусть ветер на холме зелёном
    травой не устанет играть.




Анапа, санаторий им. Н.К. Крупской, 1950.
Слева в первом ряду Гоша у ног мамы