Часть 1
  Высоцкий ещё жив
   
Глава 1

Письма

                   
       
   1. Гоша - Тане
     «Девочка, милая, здравствуй!
Ты не ждала? Не ругай!
Слышишь, как сердце напрасно
выстучать хочет «Прощай!»
Летом мы счастливы были...»

2. Таня - Гоше
«Холодно в сердце моём.
Мы не о том говорили.
Всё не о том, не о том...»  

    3. Гоша - Тане
         «Вспомни!
Последний раз в стаканах чай.
           Прощай!
На даче — вечер и печаль.
          Пей чай!
Ты помнишь, мы ложились спать,
         шёл дождь.
Ты дверь не стала запирать.
        Ну, что ж.
Взяла Цветаеву: «Стихи.
                        Прочти.»                                
   ...Прости мне все мои грехи,
         прости!
И приезжай, ну, приезжай, 
          молю!
Я так люблю тебя, ты знай,
          люблю...
     Ты ушла насовсем,
когда стали лиловыми сливы.
Долго шеи лебяжьей 
изгиб колыхался в окне.
Словно пламя свечи,
словно руки сторукого Шиввы,
он двоился и множился ,
рос и остался во мне.
     Всё, что было во мне
от моих застарелых пороков,
я один уничтожу
раскаяньем, верой в Христа.
Мне сурово с икон
просветлённые лица пророков
указуют дорогу,
до смертной черты, 
до креста...
Я молил пустоту,
к твоей тени взывая порожней:
долго ль быть мне в аду,
на твоём не сгорая огне?..
Всё горит поцелуй,
опаляющий и безнадёжный.
Ты ушла насовсем.
Поцелуй будет вечен во мне».

 4. Таня - Гоше
     «Нельзя обманывать доверчивое сердце.
Не святости от кавалеров ждут.
Не надо бить на святость. Страстотерпца
мольбы и пени от чего спасут?
     Разочаровываться в людях тяжело...
Устав от мук назойливой мигрени,
ты, помнишь, в воду опускал весло,
с волной соединяя пенный гребень.
     А я, как врач, всю боль твою врачуя, 
устала душу изливать в словах.
Твоя религиозность — смерти страх.
Пиши мне о другом. Не то смолчу я.
     Ты мне читал Цветаевой страницы.
Все пятна книги знал наперечёт.
Ещё мы точно знали наперёд,
что этот вечер вечно не продлиться.
А утром я сказала: »Брось читать!»,-
и поднялась, слегка оправив платье.
И было в этом столько неприятья
и сожаленья горького — как знать.
     Но ты не знал,
как тянутся минуты
до наших встреч
и как быстры часы
свиданий...
     Кажется мне, будто
друг перед другом мы
не до конца честны.»
                                                      
5. Гоша - Тане
     «Казалось, поезд не хотел
вокзала покидать.
     Я всё сказать тебе успел?
Успел ли?
              Всё?
                           Сказать?
На сочлененьях рельс
                       колёс
чуть слышен перестук.
Я всё сказал?
                          Я всё донёс?
Сказал ли?
                    Всё?     
                             Мой друг!
                                 

     Перрон под ноги уходил
с медлительностью сна.
Я не шутил,
                      я не кривил.
Я пил
               судьбу
                                до дна.
     Текла потухшая Москва
под шорох 
              шин
                            колёс...
     Мне стало больно за слова.
За все
              слова
                            до слёз...
     «Старик» Ван-Гога на стене
позвал меня к окну.
Но ты не объяснила мне,
как слушать тишину...



Винсент Ван Гог. Горюющий старик. Сан-Реми, май-июнь, 1890

     К твоим ногам,
задумчив и устал,
слагаю груз сомнительного свойства.
Мне Бог из кладовых его достал,
а я тебе, родная, отдаю.
К твоим ногам слагаю жизнь свою
в надежде на её переустройство»...

 6. Письмо Гоши к Владику (из отпуска)

 "Влад!  Апологет  безобразия!
Прими мой привет из Абхазии!
Читай и заметь между прочего:
здесь жизнь я веду беспорочную...
Напрягся мотор зло и круто,
 и тронулись мы. Пора!
Был бодрым и свежим я, будто
не три, а десять утра.
 И ветер, на шалости падкий,
 свивался, свистел позади.
 Скорее, вперёд, без оглядки!
  Чтоб дух захватило в пути..
И вот я в деревне (Некрасов
похожее что-то сказал).
 Цитатой посланье украсив,
поведаю, как коротал
я жаркие летние ночи...
    Сторожка. Семь ульев. Садочек...

 Едва успеет месяц народиться,
   обито небо звёздным полотном,
  и я, испив колодезной водицы,
сплю на земле, пропахшей молоком.
   Мне снится степь и пар над рожью зыбкой.
  Мешая с пылью вязкую слюну,
  идёт мой дед в солдатской бескозырке
          на первую германскую войну.              
              Ударит ветер в колокол-берёзу,                                                                                       
               лизнёт листву шершавым языком.                                                         
И брызнут накопившиеся слёзы
из глаз солдаток, ставших у окон...



Проснусь — тоска. И снова клонит в сон.
Ужасно мне в деревне надоело.
Встряхнуться я решил.
- Что ж, это дело!-
одобрил дядя Федя. Это он
примчал меня сюда в своей «Победе».
- Махнём на юг, - сказал я дяде Феде.
- На юг? Давай!
      - Вперёд, за счастьем новым! -
        вскричал я в состоянии кайфовом...

Вновь ниткой прошила дорога
 усы проржавевшие ржи,
леса, что взметнулись упруго,
   и гор голубые кряжи...
Вот дачный юг.
   Здесь детский плач — 
    совсем не горе.
Здесь за плечами,
  словно плащ,
волнами
  море.
Здесь любят все хорошую погоду.
У пляжных женщин — бёдра напоказ.
А у мужчин — строительный экстаз.
Преобразуют дачную природу.
Вот если б грязь — не вытащить ноги -
 и дождик окладной часов на двести,
 тогда бы я застал тебя на месте,
  и ты вернул мне книги и долги.
  Чем чёрт ни шутит!
     Но пока
    у пляжных  женщин — бёдра напоказ:
 Используют хорошую погоду.
               А у мужчин — строительный экстаз:                            
  преобразуют дачную природу.
Хочу дождя! Хотя бы дней на семь.
Но чтобы грязь — не вытащить ботинка.
 Не пьётся по жаре... Я всё же пью и ем.
 Закуска. Пиво. Водки четвертинка.

Впрочем, здесь, как и везде, 
женщины бывают разные:
отзывчивые
 и глухие.
Глухие — часто ещё и слепые. 
Отзывчивые — забывчивые”.